Продолжение. Предыдущую часть читайте ЗДЕСЬ
Менгли Герай между Ордой, Литвой и Москвой
Итак, Крым снова в руках Менгли Герая. А что же его соседи-соперники? Как в Большой Орде отнеслись к османскому протекторату над Крымом? Почему между степью и полуостровом вновь вспыхнула война? Как Крыму удалось справиться с этой угрозой?
Как я уже говорил, Орда в тот момент была неприятелем Турции и даже пыталась договариваться с Европой о совместной борьбе против султана. Потому Менгли Герай в ее глазах был двойным врагом: во-первых, давним поборником независимости Крыма от Орды, а во-вторых, теперь он стал еще и султанским ставленником. И потому ордынские ханы утроили усилия, чтобы вернуть Крым себе.
После возвращения Менгли Герая ордынские войска регулярно, каждые несколько лет, предпринимали наступления на Крым, и иногда им это удавалось. В этих случаях, когда степные полчища прорывали оборону, хану приходилось скрываться в одной из своих крепостей – в Кырк-Ере или в Эски-Кырыме, т.е. Старом Крыму, – а Орда тем временем грабила и опустошала полуостров; правда, полностью одолеть хана и закрепиться на полуострове надолго ей так и не удалось ни разу.
Взгляд на Крым как на жертву степных набегов – это, скажем так, довольно необычный ракурс, однако в данный период это действительно было так!
И вот, в этой обороне от ордынских набегов решающую роль для хана сыграл его союз с Турцией – в чем, безусловно, заключалась положительная сторона этих новых отношений хана с султаном. Потому что ордынцы, хотя и обладали несметными полками всадников, не имели артиллерии и боялись пушечного огня. А османский гарнизон, который стоял в Каффе (или, как она стала называться при турках, Кефе) был, напротив, прекрасно оснащен этим видом вооружений. И не раз случалось – как, например, в 1481 году – что ордынцы, уже одержав было верх над полками Менгли Герая, бросали все и бежали из Крыма, когда на помощь хану из Кефе выступали турецкие отряды с пушками.
Менгли I Герай (в центре) со своим сыном и наследником Мехмедом Гераем (слева) и османским султаном Баязидом II (справа)
Однако, несмотря на эти неудачи, ордынские ханы вовсе не думали отказываться от своих претензий на Крым. Они просто поджидали удобного момента для очередного удара. И Менгли Герай отлично понимал, что пока на Нижней Волге существует Большая Орда – Крыму не видеть ни мира, ни покоя. И организация обороны против угрозы из степей на многие годы стала основой крымской внешней политики.
Хаджи Герай, отец нашего героя, пребывал с Литвой в отличных отношениях, именовался «стражем украинских земель», а вот сам Менгли сделался ее ярым врагом. Почему вообще произошла такая перемена? Неужели Крым и Литва не могли жить в мире?
Да, этот поворот в отношениях Крымского ханства и Великого княжества Литовского прослеживается весьма ярко. И он обусловлен даже не столько внутренними, двусторонними взаимоотношениями этих двух государств между собой, сколько гораздо более масштабными процессами, которые разворачивались на политической карте Восточной Европы.
Напомню, что, посадив Хаджи Герая на крымский трон, Литва на некоторое время решила одну их своих серьезных внешнеполитических проблем: утвердив в Крыму дружественного правителя, она тем самым отвела от себя угрозу ордынских нападений с крымского направления. Однако это была не единственная – и даже не самая серьезная – из проблем, стоявших перед Литовским государством. Ведь еще более сложными были отношения Великого княжества Литовского с Великим княжеством Московским, которое, как и Литва, тоже претендовало на верховную власть над бывшими землями Киевской Руси. Между двумя государствами за ее наследие вспыхнули беспрестанные конфликты и затяжные войны: территории переходили из рук в руки, правители каждого удельного княжества по своим соображениям переходили под власть то одной, то другой державы, а то и вовсе, из стратегических соображений, предпочитали подчиняться ни Литве, ни Москве, а Крыму. И надо признать, что Москва была серьезнейшим противником Литвы в этом отношении и нередко одерживала верх. И естественно, что Литва нуждалась в союзниках для борьбы с таким соперником.
Кто мог стать таким союзником? Разумеется, Орда – которая до сих пор считала Московию своим вассалом и старалась удержать ее в повиновении, что с каждым десятилетием получалось у ордынцев все хуже и хуже. Потому литовская дипломатия очень плотно работала с ордынскими властями для того, чтобы укрепить антимосковский союз с ними и чтобы вместе, с востока и запада, оказывать давление на Москву, дабы та, занятая борьбой с ордынцами, оставила свои притязания на восточнославянские княжества.
Такая крепнущая дружба Литвы с Ордою, разумеется, чрезвычайно тревожила Крым. Однако, при всем этом, вплоть до турецкого вторжения Крым все еще сохранял тот дружественный курс в отношении к Литве, который сложился при Хаджи Герае. Например, первый грабительский набег на украинские владения Литвы со стороны уже не Орды, а Крыма, состоялся лишь в 1474 году – да и то, без ведома хана, по тайному сговору Эминека и Айдера, причем Менгли Гераю пришлось не только извиняться перед Литвой за это их нападение, но и заниматься в Крыму поиском и возвращением людей, угнанных в крымскую неволю из Украины.
Однако с переходом Крыма под верховенство Османской империи ситуация многократно усложнилась. Казимир, покровитель Хаджи Герая, стал к тому времени уже не только великим князем Литовским, но и королем польским, а Польша находилась далеко не в мирных отношениях с Турцией, с которой соперничала за верховенство над Молдовой. И поход Нур-Девлета на Молдову – а затем походы Менгли Герая в том же направлении и походы крымских войск уже на сами литовские владения – подтвердили, что Крым, вместо верного стража украинских земель, в силу объективных причин превратился в союзника и помощника Турции – державы недружественной. И, по сути, грозит стать тем же самым, чем раньше для Литвы была Орда: то есть соседом довольно опасным. Только с одним, кардинально важным различием: ведь в отличие от Орды, Крым был абсолютно бесполезен Литве в борьбе с Московией. Ведь на данном этапе Крым и Москва находились, по сути, в одинаковом положении и, так сказать, по одну сторону баррикад, поскольку обе эти страны – и Крымское ханство, и Московское государство – противостояли ордынскому натиску и стремились окончательно пресечь ордынские притязания на верховную власть над собою.
Таким образом, вместо друга и даже слуги (как, возможно, рассчитывал Казимир, посылая Хаджи Герая в Крым) Литва приобрела соседа, который, наоборот, стал союзником двух недругов Польши и Литвы: то есть Турции и Московии. Потому неудивительно, что в литовско-крымских взаимоотношениях произошел крутой разворот, и эти две соседние страны оказались во враждующих лагерях. Литва стала искать союзников в Орде, чтобы найти управу на своего крымского соседа, а Крым, в свою очередь, помогал туркам овладеть Молдовой, а походами уже непосредственно на литовские владения, то есть на Украину, отвлекал литовские силы от войны с московитами. Причем порой такие походы совершались по прямому согласованию с Москвой.
Известны события 1482 года, когда Менгли Герай разорил Киев. Известно и то, что он совершил это нападение в рамках союза с московским великим князем Иваном III. Как развивались отношения Крыма и Московского государства при Менгли Герае?
В начале правления Менгли Герая эти отношения имели характер тесного партнерства и даже политического союза. Потому что, повторюсь, Крым и Москва в те годы совместно решали общую задачу: окончательно положить конец ордынским притязаниям на власть и над Крымом, и над Москвой. В последней четверти 15 века Крымское ханство и Московское государство являлись союзниками. Менгли Герай создал целую антиордынскую коалицию, в которую, помимо Московии, входила Османская империя, а также Казанское ханство, чьи ханы были названными сыновьями Менгли Герая и тоже, подобно Крыму, желали самостоятельности своего края от бывших ордынских хозяев.
Менгли Гераю помогал и его брат Нур-Девлет, который жил в Московском государстве. Правитель Москвы, Иван III, пожаловал Нур-Девлету особый удел на Мещоре, так называемый Касимовский юрт, и Нур-Девлет правил там, словно самостоятельный хан, и имел в Касимове свой двор и даже собственную татарскую армию. И бывало, что войска Нур-Девлета тоже участвовали в операциях против ордынцев, которые совместно проводили Крым и Москва. К слову, Менгли Герай был не против, чтобы брат вернулся из эмиграции в Крым – но сам Нур-Девлет предпочитал оставаться в Касимове, видимо, не до конца доверяя младшему брату.
Так вот, все крымско-московские договоры непременно включали пункт о совместной борьбе с общим врагом, под которым Менгли Герай подразумевал, прежде всего, Орду, а Иван III – Литву. Письма московского великого князя к крымскому хану тех лет непременно содержат, как повторяющийся рефрен, настойчивые просьбы ударить, ударить и еще раз ударить на этого общего врага. И раз за разом ханские войска выступали на литовскую Украину – главным образом, на Подолье, а порой и до Галичины, и до Волыни, положив тем самым начало долгой традиции регулярных крымских ударов по украинским землям, которые затем, уже без всякого влияния Москвы продолжались, с короткими и длинными перерывами, вплоть до 18 века. Но в последующие годы это вызывалось уже несколько иными причинами, в том числе связанными с интересами Турции. Ну а пока, в рассматриваемый период, то есть в конце 15-самом начале 16 века, за этим в очень немалой степени стояла именно Москва. А также, конечно, и недовольство самого хана тем, что Литва налаживает отношения с Ордою.
Вот и поход Менгли Герая на Киев в 1482 году тоже был обусловлен крымско-московским союзом. Тут у нас нет достаточно времени, чтобы подробно и детально описывать приготовления и ход киевской кампании Менгли Герая в сентябре 1482 года. Отмечу лишь очень кратко то, что крымцы не стали штурмовать киевский замок, а просто зажгли его с двух сторон и дождались сперва, пока огонь сделает свое дело. А затем уже зашли в выгоревший город и собрали там все, что пожелали взять с собой. А жителей, в панике разбегавшихся из горящего Киева, крымские воины хватали, чтобы отвести в Крым и продать там на невольничьих рынках туркам. В число таких пленников попал даже киевский градоначальник воевода Хоткевич.
Среди прочего, крымскими войсками была разграблена и София Киевская, но захваченную в ней добычу – как, например, богослужебные сосуды из золота – хан не стал присваивать себе, а отправил в качестве подарка своему московскому союзнику, Ивану III, вместе с известием о взятии Киева. Иван III, конечно, горячо поздравлял хана и радовался его победе.
Вот такими, в общих чертах, были отношения Крыма с Москвой в ту эпоху. Замечу, что этот союз оказался весьма недолгим: он закончился еще при жизни Менгли Герая. Однако этот союз был и некоторое время в значительной мере определял международную обстановку в регионе.
Последняя битва с Ордой
В прошлой программе мы затронули вопрос о вторжениях войск Большой Орды на территорию Крыма. В массовом сознании, да и нередко в исторической литературе, чего там греха таить, Крымское ханство изображается как неприступная крепость, гарнизон которой держит в страхе окружающие земли, но сам является неуязвимым за высокой стеной Перекопа. Однако вы утверждаете, что полуостров, в сущности, являлся такой же мишенью для походов степняков, как и земли Украины или России, да и правителей Орды, в общем-то, тоже можно понять – кто же захочет просто так отпустить богатую провинцию. И вот первый вопрос: как же разворачивалась борьба Крыма за независимость от Орды на рубеже 15 и 16 веков, и когда крымские ханы окончательно восторжествовали над ордынскими?
Что касается взгляда на Крым как на укрепленный гарнизон, способный производить тяжелые опустошения в соседних странах, но при этом остающийся недоступным для ответных ударов, то это взгляд совершенно оправданный. Он обоснован многочисленными историческими источниками. Потому что именно так дело и обстояло на протяжении большей части истории ханства – причем сами ханы прекрасно осознавали это свое стратегическое преимущество, ценили его и активно использовали в своей внешней политике. Однако такое положение вещей продолжалось на протяжении не всей истории ханства от начала до конца, а лишь на определенном, хотя и весьма продолжительном ее этапе: примерно с первой половины 16 до начала 18 столетий.
А до того периода Крымское ханство само являлось объектом нападений со стороны степей. Это куда менее известный аспект крымской истории, и на Крым редко смотрят с этого ракурса. Однако в конце 15 – первой половине 16 века Крыму действительно приходилось всерьез держать оборону перед степными набегами.
Сравнивать эту ситуацию с положением Украины или русских территорий будет не вполне корректным, потому что в случае Крыма были гораздо меньшими и продолжительность этого периода угрозы из степей, и регулярность причиняемых набегами разрушений. Здесь гораздо лучше привести другое сравнение, а именно – с древними и раннесредневековыми государствами, существовавшими на самом полуострове. Потому что крымские ханы прошли тот же путь, которым до них на протяжении многих веков следовали правители всех прочих держав, когда-либо возникавших в Крыму. Все эти древние народности в разное время приходили сюда как завоеватели, но все со временем становились, так сказать, детьми этой земли, обосновывались на ней навсегда, смешивались с пришедшими ранее, и через некоторое время их общим потомкам приходилось уже самим защищать полуостров от новых волн завоевателей.
Взять, к примеру, скифов, которые именно таким образом появились здесь, сломив сопротивление предшественников – а уже лет через триста их общие потомки выкопали Перекопский ров, чтобы не допустить сюда новых пришельцев, сарматов.
Вот так же и крымские ханы, чьи предки, Чингизиды, в 13 веке силой завладели полуостровом и силой подчинили себе уже обитавшее тут тюркское и прочее разноплеменное население, теперь, через 200-300 лет, подобно скифским и боспорским царям, уже сами отстаивали свою родину, где они укоренились, от нового наступления кочевников. Сходство еще более усиливается тем, что ханам довелось обновлять, доделывать и превращать в крепость тот самый ров на Перекопе, который когда-то вырыли скифы.
И вот эта закономерность исторической преемственности, закономерность повторяемости схожих ситуаций в разных эпохах, этот незыблемый исторический закон, согласно которому любые гости, пришедшие на полуостров, рано или поздно сами превращались в «аборигенов» – все это является одной из самых примечательных черт и самых важных особенностей вообще всей истории Крыма.
А теперь перейду к следующей части вопроса – то есть к деталям о том, как в первые годы 16 века продолжалась и чем завершилась борьба Крыма за независимость от Орды.
Чтобы правильно понимать расклад сил, следует представлять себе, чем являлась Орда к тому времени. Это уже не была та знаменитая золотоордынская империя 14 века – то есть государство с определенной территорией, с границами и таможнями, с городами, со столицей и Ханским дворцом и так далее. Все окраины этой бывшей империи – и Крым, и Казань, и прикаспийские степи, не говоря уж о восточнославянских владениях, давно отпали от нее и там формировались самостоятельные государства.
Особое, отдельное государство формировалось даже в самом столичном регионе Орды на Нижней Волге. В этом регионе – или, как его называли, Тахт-Эли (то есть, в переводе, Престольный Край) – формировалось Хаджи-Тарханское ханство, и старая ордынская столица, город Сарай, превращался в руины, а на смену ему развивался новый столичный центр – город Хаджи-Тархан, он же Астрахань. Там у власти укрепилась своя династия, очень близкие родственники последних ханов Орды, и эти новые астраханские правители решительно не желали, чтобы старые хозяева, наследники прежних ордынских ханов, вернулись к власти в их регионе.
Таким образом, к рубежу 15 и 16 веков Большая Орда представляла собой уже не территорию, не страну, а просто сообщество людей без постоянного места проживания, гигантскую толпу из нескольких десятков тысяч кочевников с их семьями, жилыми повозками и стадами. Во главе этого кочевого сообщества стоял хан Шейх-Ахмед, который гордо титуловался великим ханом Великой Орды, подражая действительно великим ордынским правителям прошлых веков. И этому кочевому сообществу жить с каждым годом становилось все сложнее, потому что Орде буквально не оставалось места на карте. Все оседлые элементы бывшего ордынского общества – мастера, ремесленники, торговцы, ученые люди и так далее – жили теперь на территориях этих новых формирующихся государств, а у ордынского хана остались лишь кочевые скотоводы, которым требовались огромные пространства для сезонных миграций на пастбища. Но в том-то и дело, что этих свободных пространств оставалось все меньше, потому что все бывшие кочевья теперь принадлежали независимым тюркским государствам, и ордынцев там видеть никто не хотел: местные правители просто гнали их прочь от своих границ.
Не был исключением и Крым. Орда еще с 13 века очень ценила богатейшие, привольные пастбища в степях у Черного моря: на Нижнем Днепре, Днестре, Дунае. На заре ордынской истории это была очень густозаселенная территория, там стояло несколько крупных ордынских городов – откуда, кстати, и берется все это неимоверное обилие тюркских топонимов современной Южной Украины – и все эти города и земли запустели в эпоху ордынских усобиц, задолго до возникновения Крымского ханства.
Так вот, хан Шейх-Ахмед и его братья пытались пробиться к этим издавна знаменитым нижнеднепровским пастбищам – но их туда не пускал Менгли Герай, и теперь на их пути стояла цепь днепровских крепостей, спешно возведенных крымским ханом.
Отсутствие доступа к этим ресурсам стало угрожать Орде уже настоящим голодом. То есть вопрос покорения Крыма стал для ордынских ханов уже не просто делом престижа или делом сохранения целостности государства и, так сказать, ликвидации сепаратизма, а в самом прямом и буквальном смысле – вопросом элементарного выживания.
Потому в степях на материке началась серьезная военная активность. Шейх-Ахмед и его братья надвигались на крымские границы, готовые сражаться уже не на жизнь, а насмерть. Потому что, повторюсь, вопрос стоял уже не о престиже, а о выживании.
Менгли Герай противопоставил этой угрозе простую, но эффективную тактику. Он был готов с превеликим гостеприимством позволить всем желающим кочевникам свободно пасти их стада на Нижнем Днепре и у Днестра, и у Дуная, и даже на самом полуострове – но при одном непременном условии: все они, от беев до простолюдинов, клятвенно и безоговорочно признают его своим ханом и будут повиноваться исключительно ему. Неудивительно, что этим хан переманил на свою сторону множество бывших ордынцев, и за счет этого число подданных крымского хана с каждым годом росло, а количество подданных и, соответственно, войск ордынского хана уменьшалось.
И завершилось это тем, что весной 1502 года – после исключительной, небывало лютой зимы, когда проблема выживания Орды встала просто до невозможности остро – ордынский хан Шейх-Ахмед снова повел свои войска из голодных степей, надеясь уж в этот раз точно пробиться и к Днепру, и к Крыму. Готовя решительный бросок, он встал близ впадения реки Сулы в Днепр – ныне это место на территории Полтавской области скрыто водами Кременчугского водохранилища.
А Менгли Герай – взяв с собой, кроме большого собственного войска, также турецкий отряд с артиллерией, выступил ему навстречу. Описаний битвы, произошедшей между двумя ханами, не дошло: есть только краткая реляция Менгли Герая, без подробностей, о своей победе. Но похоже на то, что никакой битвы и не было. По-видимому, как это уже случалось и прежде, изнуренные голодом и скитаниями кочевники просто бросили своего бывшего повелителя и перешли под власть крымского хана. И мирно отправились за ним в те земли, куда и стремились изначально – только теперь уже как крымские подданные и как часть крымского войска. Так или иначе, Шейх Ахмед вывел на эту битву около 60 тысяч человек, а бежал с поля боя лишь с тремя сотнями сторонников.
А Менгли Герай захватил походный шатер хана с престолом и, по старой ордынской традиции, принял титул поверженного врага. Теперь он сам стал, как гласил титул, «великим ханом Великой Орды».
Эту дату (примерно, 15 июня 1502 года) и место – там, где Сула встречается с Днепром – я считаю, следует знать и помнить. Потому что это было выдающимся событием: в этот день окончательно пала Орда, и с этого дня длинная золотоордынская глава в восточноевропейской истории закрылась навсегда и окончательно. И в этом была заслуга крымского хана.
В поисках союзников на Востоке
Итак, в 1502 году власть Большой Орды в евразийских степях пала. Но ведь святое место пустым не бывает, и политический вакуум в регионе должен был быть заполненным. Период первой половины 16 века часто называют борьбой за наследие Орды, и я должен спросить: действительно ли это так? В чем заключалось пресловутое ордынское наследие, за которое стоило сражаться? И в чем заключался интерес Крыма, включившегося в борьбу за это наследие?
Я бы не назвал ситуацию, возникшую после ухода Орды с исторической сцены, политическим вакуумом. Потому что народы региона, уже давно освободившиеся из-под ордынского доминирования, вовсе не нуждались в какой-либо супердержаве, которая бы контролировала их сверху. И ни у кого из живущих в бывших ордынских владениях не было ни малейшей потребности в том, чтобы на смену ордынским ханам пришли какие-нибудь новые, так сказать, «старшие братья». На данный момент в бывших ордынских владениях прекрасно формировались новые государства, и их единственным желанием было развиваться как можно более свободно и независимо.
Другое дело, что действительно появились силы, которые стремились занять место ордынских ханов и тем самым унаследовать верховенство над бескрайними территориями бывших ордынских владений. Но эти силы появились там не по причине некоей объективной нужды, не по причине того самого вакуума, а исключительно в собственных интересах.
И этими силами были, с одной стороны, Великое княжество Московское, а с другой – Крымское ханство, правитель которого после 1502 года носил номинальный титул великого хана всей Орды. И две этих страны схватились в единоборстве по поводу того, кто унаследует былое верховенство ордынских ханов над землями бывшей империи. И именно эта схватка и называется «борьбой за ордынское наследство».
Подробные причины, по которым в это соперничество включилась Московия, наверное, пусть детально поясняют те исследователи, которые специально и углубленно занимаются русской историей. Отмечу лишь кратко, что продвижение Московского государства на восток шло, конечно, как по соображениям экспансионизма, проявлявшегося весьма ярко, так и по соображениям предотвращения будущих угроз с того самого востока – тем более, что 200-летний опыт ордынского владычества над Русью научил относиться к такой угрозе очень серьезно.
Это что касается мотивации Москвы. А нас в данном случае больше интересует Крым.
Его мотивация отличалась от московской просто фундаментально. Во-первых, в ней полностью отсутствовал элемент экспансионизма – то есть, стремления расширять территорию собственной страны за счет соседних, и это принципиальный момент. Если, к примеру, Московское царство – в точности как Османская империя – постоянно расширялось за счет захвата и покорения ближних и дальних земель, то у Крыма этот вектор был исключен полностью. И это вовсе не потому, что Крым был таким себе ягненком среди волков – ничего подобного: потому что когда Крыму требовалось эксплуатировать чужие ресурсы, Крым шел и эксплуатировал их, и история крымских нашествий на Украину, Молдову, Россию и Черкессию переполнена документальными свидетельствами о том, как именно эта эксплуатация происходила. Однако, при всем этом, присоединять какие-либо территории Крым никогда не стремился.
Таким образом, участие Крыма в борьбе за ордынское наследие, то есть, конкретизируя, за власть над тюркскими государствами, возникшими на месте Орды, объяснялось вовсе не стремлением расширить свою территорию. И даже, как ни удивительно, не стремлением к эксплуатации ресурсов. В этом плане очень показательна, например, позиция хана Мехмеда I Герая, который предлагал московскому правителю Василию III совместно покорить Хаджи-Тархан: хан пишет в том ключе, что, мол, пусть тебе, великому князю, достанутся все богатства завоеванного города: и соляные промыслы, и знаменитые еще с ордынских времен промыслы волжских осетров, «а мне бы лишь слава была, что город мой».
Эта фраза может показаться наивной тому, кто не знаком с идеологией 16 века. Но на самом деле никакой наивностью тут и не пахнет, и неслучайно Василий III с возмущением проигнорировал это, казалось бы, невиннейшее и выгоднейшее предложение. Потому что та упомянутая в письме «слава», которой желал Мехмед I Герай, и его отец Менгли Герай, была ничем иным, как признанием его прав как верховного ордынского хана в столичном регионе Золотой Орды. А это означало номинальное верховенство не только над астраханскими осетрами, но и, по сути, над самою Москвой.
Здесь мы подходим к нюансу, очень важному для понимания государственной политики Крымского ханства на протяжении многих последующих лет. Эта политика, как я уже попытался объяснить, определялась не экспансионизмом. Эту политику двигало стремление Крыма обеспечить себе безопасность – при том, что другие ресурсы для достижения этой цели были крайне ограничены.
Эти соображения безопасности, а именно – безопасности с востока, были у Крыма, по сути, такими же, как и у Москвы. Только тактический подход к решению этой проблемы у Крыма был совсем иным, нежели у его московского соседа. Потому что на кону у маленького и легкодоступного из степей Крыма было поставлено куда больше, чем у просторной и лежащей в лесной полосе Московии.
Ведь, как показали события ордынской усобицы и, позже, ордынских набегов на ханство, Крым был (как это ни необычно прозвучит) чрезвычайно хрупким – из-за своего небольшого размера и очень компактного заселения. История не раз подтверждала, что если только вражескому отряду – даже не слишком большому отряду – удавалось каким-то образом пробиться через Перекоп, то этого было достаточно, чтобы такой отряд смог учинить на замкнутом пространстве полуострова сильнейшие опустошения. (Это, кстати, вполне подтвердилось и позже, когда в Крым впервые вошли русские войска: ни в одной из его предыдущих и последующих кампаний фельдмаршалу Миниху не удавалось оставить после себя такую дымящуюся пустыню, как у него это получилось сделать в Крыму в 1736 году).
В Крыму очень хорошо сознавали эту исключительную уязвимость полуострова и прекрасно понимали, что первый рубеж охраны крымских границ должен проходить за тысячу километров за Перекопом. Ибо если враг дойдет до Перекопа – то будет уже поздно, и страну ждет Армагеддон.
При этом, однако, Крым не располагал той неисчерпаемой материальной и человеческой базой, которая позволяла бы ему, как Турции, железной рукой выстраивать и удерживать эффективную государственную и военную администрацию на этих дальних форпостах за тысячи километров от столицы. Потому в общении с восточными соседями Крым избрал необычную, но эффективную тактику: не имея возможности силой искоренить противника, крымские ханы, если можно так художественно выразиться, стремились сковать его в своих братских объятьях.
Как именно они делали это? Они делали это мирно: путем привлечения восточных соседей на свою сторону всеми возможными мерами и путем создания с ними прочной системы союзов, альянсов и династических связей.
Выстраиванию такого всетюркского братства под сенью ордынского титула посвятил немалую часть своей жизни Менгли Герай. Я уже рассказывал, как он бескровно переманил под крымскую власть – а значит, и в крымское войско – несметные улусы бывших ордынцев. Этими мерами Менгли Герай собрал, так сказать, под своим крылом немалую часть бывших подданных Орды.
Своей победой он был, безусловно, обязан тому, что на его сторону от ордынского хана перешел бей Таваккул – старейшина рода Мангыт. Этот род, как мы уже говорили ранее, был могущественнейшим среди кланов еще той, Золотой Орды, он имел ответвления во всех новых постордынских государствах. В процессе распада Орды род Мангытов даже создал свое собственное государство – Мангытский Эль, или, как его называют в книгах, Большую Ногайскую Орду, жившую в степях у Каспия, со столицей на реке Урал.
За этой крупной политической победой Менгли Герая последовала другая. Женившись на сестре Таваккула по имени Нур-Султан и усыновив ее детей, он вскоре добился того, что эти дети стали ханами Казанского ханства – и, стало быть, признавали прерогативы крымского хана как своего названого отца и верховного покровителя. После смерти Менгли Герая его сын Мехмед Герай достиг еще большего. Он посадил на казанский престол уже не названого сына, а собственного младшего брата, Сахиба Герая, и, таким образом, Казань оказалась уже в прямой династической унии с Крымом. Когда на Мангытов из Ногайской Орды в их степях напали казахи, Мехмед Герай приютил их в своих владениях и добился, чтобы ногайские беи признали его своим ханом. И, наконец, Мехмед Герай, собрав 250-тысячное войско, завоевал Хаджи Тархан – воплотив, наконец, свою мечту о славе верховного повелителя ордынских земель, собрав их под рукой Крыма.
Я не буду сейчас забегать вперед и касаться того, насколько продолжителен был его успех. Сейчас главное другое: проиллюстрировать, что Крым считал залогом собственной безопасности династическую унию всех земель Великой Орды под верховенством единого верховного покровителя, то есть крымского хана, а также прочную систему мирных соглашений и династических союзов, скрепленных, в том числе, брачными отношениями, со всеми этими своими номинальными вассалами. Ведь действительно: если ты умением и терпением превратил всех вокруг себя в своих братьев, сыновей, друзей и добрых слуг, то шанс войны с ними хотя и не исчезает, но, по меньшей мере, существенно снижается.
Итак, подытожу: крымским ханам на некоторое время удалось аккуратно выстроить на далеких восточных подступах к своим границам тот порядок, который, как они рассчитывали, надолго обеспечит Крыму мир с восточного направления. Но не забудем, что у Крыма был мощный и очень активный конкурент в лице Москвы. И при наличии такого серьезного конкурента это достигнутое шаткое равновесие не могло устоять сколь-нибудь долго.
Олекса Гайворонский
Сергей Громенко